Один был силен неимоверно. И поэтому жутко самонадеян. Никогда не считался с двумя другими, но и они не особо настаивали.
Второй был от мира сего. Легок, разнуздан, весел. Впитывал краски, созвучия, касания и косвенности. Никогда не считался с двумя другими, но и они посматривали снисходительно-завистливо, щупая и дергая незаметно свои закостенелые скрепы.
Третий был прагматик до корней щетины. Твёрдо опираясь на конечности, он смотрел в глубь вещей, которые делились с ним секретами мирозданья без лишнего рытья канав. Никогда не считался с двумя другими, но и они ботановедение как вид общения не принимали.
Когда чудовище пришло из глубин леса и заявило о себе на всю округу, эти трое оказались зажаты в границах собственной значимости. Границах, которые не могли их уберечь, но давали иллюзорное тепло. Убаюкивающее инстинкт самосохранения и костный мозг.
Первый был повержен. Физика тела оказалась ничем, если границы собственной значимости поперты единственным движением когтистой лапы. Бежал. Укрылся у второго.
Тьма настигла обоих за некрасивым чавканьем сопереживаний. Соединив возможности всех уровней вплоть до экструдирования аморфных составляющих бытия, оба обломали о тьму ребра жёсткости. Бежали.
Их принял третий, за которым не было ничего. Даже мира. Даже конца мира. Он впитал опыт двух терпил и поставил тот щит, который тьму низверг благодаря обратной реакции переучтённых сил. Плюс молот, дебет и кредит.
Впервые после рождения, все трое слились в одну ипостась, сверкающую разумом воссоединения. Могучая кучка духа.
После чудовища пришли уродливые двуногие. Они знали о произошедшем. И благодарили неистово. Но не понятно. Из их кровавых темных отверстий вырывалось лишь пыхтение. Что-то вроде «халф-лайф», «пиф-паф». Или «наф-наф»
Journal information