Нет пророка в своем отечестве. Убеждаюсь в этом каждый раз, беря в руки книгу латино- и центральноамериканских писателей. Аргентина, Бразилия, Мексика, Венесуэла, Куба, Перу — такое, оказывается, говно, что даже не понятно, как там живут люди, умудряются рожать людей, заводить собак, убивать проституток. Красной строкой в каждой книге Большой Тройки: головная боль, чувство вины, гудящее похмельной тоской тело. Этот — туда же, присовокупляя изнуряющий четырехчасовой рабочий день интеллигенции, гнет американского доллара, почему-то оказавшегося в кармане льняного пиджака, невыносимость необходимости каждый пятнадцать лет свергать и менять правительство.



Четкая фиксация каждого события — полет мухи или члена негра в заднице сенатора — через предложения и абзацы, заставляет усомниться в умственном здоровье читателя. Читатель догадывается об этом самостоятельно, поглощая страницы как чупе с креветками, подряд по четыре-пять ложек, и только потом кусок маисовой лепешки перекура. Точка концентрации внимания не должна отвлекать от вторичного слоя восприятия, который матово висит в пыльном жарком воздухе и состоит всего из шести слов «Не всегда у несчастных вид несчастный». Почудился радости кусок, просвет, рассвет? Дерьмо. Это дерьмо светит разлагающимся белком, выделяющим красочный фосфор. Всех тянет в навоз, умных мальчиков и воспитанных девочек. Так и тянет, что не существует силы, способной их уберечь. Родился миф о пристрастии к шлюхам и плохишам. Чтобы оправдать свою гнильцу гнильцой кого-то еще.



История беленького мальчугана, бунтаря-задрота, которому показалось, что его цвет кожи, его происхождение, его страна лишь мешает его же чистоте как человека. Мальчик еще не знает, что дауншифтинг приведёт лишь к одному тайному знанию – бойся полицейских да баб. У первых ты в картотеке, на вторых надо заводить свою, на этих змей гремучих с ядовитым жалом. Восторгаясь Островским и его Павлушей, пытаясь пройти путь кафкианских героев, превознося троцкизм Ленина, мальчик мечется в густеющем эфире как птица со сбитым внутренним компасом и гироскопом, ударяясь, ударяя. По его мнению, синяки и ссадины должны обозначить единственный результат — появление Веры хоть во что-нибудь. «Бог есть!» или «Бога нет!», без разницы, это, по сути, одно и тоже, главное зажмуриться, выдохнуть и поверить. Да только свечек и таблеток от сомнений пока не придумали. Нет ничего такого, что можно проглотить или засунуть, чтобы они мгновенно пропали, выдавив на поверхность через поры потные капли Истины.




Мальчик стал журналистом. Самая простая в мире профессия, для овладения которой всего-то и нужно, что уметь писать лид и быть сволочью. Или уметь притворяться сволочью. Отличный способ влиться в фауну столичного города, стать частью полубогемы-полусвета, нюхнуть заскорузлой портянки процесса рециркуляции человеческих особей. Узнать, что такое честь, достоинство, верность, сохранившиеся еще только среди проституток за пять солей. Промедление смерти подобно, чтобы жить, нужно эту самую жизнь постоянно разгонять по кольцу, по кругу, увеличивая угловую скорость. Остановишься, оглянешься, а десяти лет как не бывало. Поэтому и важно никогда не тормозить, даже при движении под горку. И пусть получается так, что «я не поступал — со мной поступали», это все тоже движение, пассивное, но зато безопасное, позволяющее внутри себя все еще оставаться внешним бунтарем, простите за натянутый оксюморон.

Лапая руками душонки героев публикаций, поглощая пары этанола, вдыхая аромат народных волнений, мальчуган, ставший дяденькой, полагается только на свои глаза, не доверяя ни тактильным ощущениям, ни лживому опьянению, ни носу, не умеющему ловить ветер и ложиться на галс. Глаза заменяют все чувства, заменяют сам мозг, передавая байты напрямую в сердце, минуя пост-продакшен полученной информации. Так легче жить, так тяжелее жить, но так можно жить.

Мир очень тесен, город очень велик. Эти две общности никогда не пересекаются и не пересекутся. Мальчуган — центральная фигура романа, но не главный герой, в том то и соль. И вмещенная в один разговор судьба целого поколения показательна в срезе отсутствия гражданского самосознания у нас, например. Стоит только захотеть, и вас под рукой будут «белые руки, смуглые руки, толстые губы — тонкие губы, соски шероховатые и напрягшиеся — соски мягкие, почти прозрачные, маленькие, ляжки цвета дубленной кожи — ляжки белые, с чуть просвечивающей сеткой вен, волосы иссиня-черные, гладкие — золотое руно». А может будет просто ласковое солнышко, детский смех и смерть, застрявшая ногой в одном из капканов счастья, расставленных по периметру вашего небольшого гнездышка. Нет, выбора у вас нет, простите. Выбор у сосков и счастья. Такие дела.