Чай был очень горяч и дуть, разгоняя пленку поверхностного натяжения, приходилось постоянно, от чего у Константиныча уже болела голова – кислорода ей не хватало и хорошего подзатыльника, если говорить честно. Потому что наш слесарь имел в этой своей голове превеликую кучу идей, а реализовать или даже подумать о них детально жутко боялся, и от этого очень мучился бурлением в животе, куда начали стекаться отчаявшиеся мысли.
Поставив, наконец, блюдце на стол и зачерпнув полной ладонью крыжовника, Константиныч картинно запрокинул голову, открыл прекрасную пасть, повидавшую крыжовник с большей части территории одной шестой глобуса, и точным, выверенным десятилетиями взмахом, закинул хрусткие полосатые эллипсоиды внутрь. Начав жевать почувствовал, что жопки-то не очищены, мать ее за ногу. Светлана, проститутка такая, поленилась почистить и теперь по пищеводу в утробу заскользит не только сладостная мякоть с мелкими зернышками, но и засохшие кусочки веточек.
Выплевывать было жалко, поэтому он проглотил не жуя и потянулся за блюдцем, чтобы залить кипятком все это безобразие и таким образом смыть с себя позорное пятно невнимательного человека. Но тут случилось страшное…
Те мысли, что успели таки стечься в живот и уже организовавшие некое подобие места, в котором можно думать самих себя с относительным комфортом, с неприязнью встретили нечищеные жопки. И даже начали давать слабый отпор. Но, конечно же, как всегда и бывает, грубая сила выигрывает, и мыслям пришлось ретироваться. Так как путь обратно им был закрыт по понятным причинам, единственный выход был там, куда и крыжовнику-то не больно хотелось, хотя он понимал, что через это пройдет, рано или поздно.
Константиныч почувствовал сильнейшие позывы. Позывы такой силы, как тринадцать лет назад в Астрахани, когда он на пьяную голову и на спор съел кило икры в темноте на берегу, оказавшуюся на утро не совсем икрой, полусваренной перловкой наполовину с песком и илом, приготовленную для заброса в кошель.
Забежав в сортир, одной рукой растягивая ремень, а другой шаря по стенам в поисках выключателя, Константиныч с размаху брякнулся на фаянсового коня и расслабил все мышцы одновременно. И тут из него посыпалось и доказательство гипотезы космической цензуры, и вариации на тему квантовой теории поля без соотношения ее с общей теорией относительности, и модуляции дифференциальных уравнений, сводящих на нет все, что знает человечество об энтропии в замкнутых системах, и, самое главное, решение проблемы существования безмассовых частиц, у которых отсутствует спин как таковой.
Константиныч подобрал все аккуратно газеткой, чтобы руки не измарать, принес домой, локтем скинул со стола крыжовник, блюдце и лепешки, и разложил в том порядке, в каком они когда-то были в его голове. Надел очки, подпер нечесанную голову кулаком и заплакал.
Через полгода его труды были опубликованы в European Physical Journal и в Advances in Theoretical and Mathematical Physics на русском языке, что вообще нонсенс. А затем уже перепечатаны в Science.
Он живет на той же даче, пишет научные статьи, дает интервью и комментарии, чинит трубы соседям и периодически пробивает – Светлане. Но с крыжовником с той поры завязал, перешел на рыбу и шоколад — больше не дает мыслям скатываться в живот, извлекает их из первоисточника. Да и задницу пора бы поберечь, все-таки возраст.
Journal information