Дед подошел, зыркнул хитро и сдернул одеяло, открыв мое худосочное тельце навстречу небольшому сквозняку, тянувшемуся из кухонной форточки в большую комнату. Я хотел было возмутиться, но увидел в руке у него две удочки. Удочки не простые, а короткие, для зимней рыбалки, уже снаряженные мормышками. Это такие крючочки с впаянными в них свинцовыми круглыми грузиками.
Ага, подумал я, затевается какая-то шалость, и вскочил одеваться. Ухватив с тарелки обжигающих пирожков, мы с дедом помчались в сарайку за резиновой лодкой, заботливо уложенной в старый рюкзак. Там же стояли в рядок специальные рыбацкие наши с ним сапоги, потертые, но функции сохраняли.
Бабка в окно крутила пальцем и что-то недовольно ворчала, хорошо, что двойные рамы не пропускали звука. Дед подбежал, постучал согнутым пальцем по стеклу и крикнул, что идем горбатых могилой править, все хорошо, мол! Бабка глаза выпучила и пропала из виду, побежала к двери, видать. Мы-то руки в ноги или наоборот, шмыгнули за калитку, а потом – и за угол улицы, третий дом от начала всего. Пробежались рысцой до пустой автобусной остановки, там присели на лавочку и хохотали вперемешку с попытками отдышаться.
Дед затушил беломорину и двинули дальше, мимо перекрестка, мимо бани, куда по субботам ходили мыться и пить свежее пиво все окрестные мужики всех окрестных возрастов, мимо леска с топкими тропками, и вышли сразу к пристани.
Пристанью назвали ее не знаю почему, кораблей да лодок там не было, как и причалов. Только огромные кучи загнивающих и брошенных стволов деревьев, где в воде, где на мелком песчаном берегу.
Пробравшись к воде, я накачал ножным насосом лодку, дед подготовил удочки и наживку, развернул садок и укрепил в лодке весла и деревянные скамеечки. Спустив и запрыгнув в лодку, я приготовился к большому путешествию, однако дед, сделав гребков десять, остановился и бросил якорь в нескольких метрах от берега.
Дав мне удочку с пробковой рукояткой, насадив на леску еще один крючок в сантиметрах двадцати выше первого и отмотав полтора метра длины, сказал насаживать червей и опускать по левому борту таким образом, чтобы течение не загоняло леску под лодку.
Закинули мы и сидим. Волны ветром перекидываются через борт, ноги мерзнут, уши посинели. Дед начал рассказывать про японцев, хотевших бесплатно почистить русло реки от топляка и другого мусора, но с условием, что все со дна заберут себе. Наши-то подумали, подумали да и отказали, зажопив, подытожил он. Не себе, ни людям, начал он, и тут кто-то дернул меня сильно за руку. Я испугался, посмотрел на руку, а это удочка моя клевала носом в реку. Дед заорал, что не зевай, заморыш, я потащил двумя руками вверх, только росту моего не хватило, чтобы все полтора метра выдернуть из воды. Тогда бросив удочку на дно лодки, я руками выбрал леску и двух окуней, болтающихся на крючках с выпученными от обиды глазами. Крупнейших окуней в своей жизни, с горбами!
Тут болтать уже было не с руки, через каждые две-три минуты в садок шлепалась парочка красавцев. На двоих за полчаса мы поймали около пятидесяти экземпляров, дед достал якорь, мы вернулись на берег сложили лодку, садок взвалили мне на спину и пошли домой. Ноша моя была тяжела, штаны хлюпали, как и нос, впрочем.
Бабка ждала нас во дворе, завернутая в болоньевую курточку и шаль. Дед получил промывку мозга, в котором она ему периодически отказывала. Я повис у нее на руке, моля пощады. Так мы в сцепке и ввалились втроем на кухню. Правда, бабка нас сразу же вытолкнула обратно на улицу, раздеваться на веранде, подкинув заодно теплых и сухих вещей.
Через час уже крутили котлетки рыбные по дедушкиному рецепту, жутко вкуснющие. Бабка стояла у плиты и жарила, а мы как коты ходили вокруг нее, водя носами. Дед же еще и приговаривал, что вот вас, горбатые, могила-то и исправила. Бабка шикала на него и косо поглядывала на меня – не нахватался-ли я всякого от деда. А я не нахватался, честное слово!Я есть хотел и запивать яблочным соком из соковыжималки.
Journal information