Однажды вообразил он себе, что наделен силой мужеской сверх всякой меры и что надобно ее выплескивать и дарить радость женщинам по всей ближней и дальней округе. Сначала пробовал к купеческим дочкам тощие коленки свои примерять да интиллигентшам всяким, да только быстро они ему от ворот поворот. А с простолюдинками общаться ему претило полученное в греческой таганрогской школе образование. Тогда, не долго размышляя, подался ветреник по домам терпимости, растрачивая небольшое свое жалование на рыжих и беспутных мамзелей, только и знавших, как слюнявить его бесстыжими языками и поить как лошадь коньяком.
Он там на них скакал, крутил их залихватски, тискал да распутничать обучал по-немецки, с криками и переодеваниями. Сильно раскочегаривал себя и их, сам-то здоровья не богатырского, поэтому часто кашлял в самое неподходящее время и все портил, в том числе – и воздух.
Домой заявлялся весь растрепанный, в помаде, с языком на плече и хорошо еще, что если бы это был его язык, а то он мог и разойтись не на шутку. Ольга Леонардовна, добрейшая душа, брала его под белы ручки, тащила в ванную, драила жесткою мочалой и мылом струганным, сушила махровым полотенцем ожесточенно до красной кожи и тащила на коврик подле супружеского ложа. Там садилась на кровать и давай вытирать о харю его пьяную да бессовестную ноги, приговаривая во весь свой красивый голос — «Гондон ты, Чехов, какой же ты гондон!».
Люди под окнами слышали да помалкивали. Но прозвище так за ним и закрепилось, только из-за двойных окон не совсем правильно оно доходило и стали говорить – антон. А потом и как бы имя ему стало, этому шалопаю.
В один момент Ольге Леонардовне надоела эта вакханалия, собрала она манатки — посуду, панталоны, ковер, Чехова, и отправилась с ним в чудесный райский край Башкирию, где с помощью нацеженного из диких кобылиц молока и жесткого утреннего бичевания голого супружника семихвосткой по мудям образумила.»
Вот такую удивительную историю нам поведал Николая Васильевич Моголь, брат-близнец знаменитого писателя. Хотя верить-то ему тоже не с руки, тот еще прохвост и баловник, вечно сызмальства спичками баловался и жег все, что попадалось под его длинный нос. Братец напишет чего и знай следит, лишь бы в топку не засунул Моголь этот. Но пару раз, когда набухивался винцом хлебным (для таланту полезно считал такую процедуру и от чертей), не углядел. Но вы и сами знаете.
Journal information