Сестра подобрала его темной холодной зимней ночью на улице, он увязался за ней и пищал так злостно и яростно, что не было никакой возможности отказать. Сунув серый комок за пазуху, она тихонько скользнула в нашу комнату чтобы мама не видела, иначе бы Энергетик опять бы познал укусы мороза за маленький розовые подошвы крошечных лапок.
Мы взяли корзину, валявшуюся на балконе, постелили туда старое байковое одеяло, принесли подогретого молока. Он лакал и дрожал, подгибаясь в ножках. Потом свалился на бок и уснул. Никакого вам спасибо или чего-то еще. Не мурчал ни тогда, ни потом. Ни разу. Никогда.
Ночь окончилась ровно в три истошным криком в родительской, через секунду мама влетела в нашу комнату, плюхнулась в кровать сестры и зашептала горячо – «Там мышь! Мышь там!!», дрожащей рукой тыча в сторону двери. Следом за ней появилась и мышь, распушив хвостик и тонко-тонко пища. Наш Энергетик просто исследовал территорию и мяукание его действительно очень походило на мышиный писк. До утра время провели в смехе, угрозах, жалобах, мольбах. Энергетик остался жить, но опять же — никакого спасибо. И мурчания.
Постепенно он вырос в длинную серую тень, не знающую пощады, стремительную и жесткую. Ни один стриж или синица, приземлившаяся на балконе в тот момент, когда он там тихо сидел в тени, не улетели обратно. Он их не ел, отрывал головы и играл ими или прятал их в мне в одеяло. Ел быстро, пил еще быстрее и исчезал из виду. Никаких сидений рядом, попыток найти общий язык с человеками. Я даже ни разу не видел, как он потягивался — всегда был собран и сверлил тебя желтым огнем тигриных глаз.
Летом я любил спать на балконе, там запах тополей и клевера. Однажды просыпаюсь от того, что кто-то гладит мне лицо чем-то мягким и пушистым. Это было так приятно, что я начал улыбаться. Поглаживания пропали. Я открыл глаза. Он сидел рядом, смотрел на меня, а в зубах его дергался хомячок. Рядом лежали еще три. Гадство. Я пошел, умылся, собрал ранец и вышел в коридор. Нажимая кнопку лифта, услышал, что открывается соседская дверь. Сунув ногу между створок, подождал одноклассника Сережу, опухшего и мрачного. У него, оказывается, горе. Он вчера купил хомячков в зоомагазине, а ночью они все вместе сбежали.
На третьем курсе Пищевого случилось делать большой курсовой проект по теоретической механике. Пояснительную записку и расчеты я успевал днем, а вот на чертежи оставались только ночные часы. Покончить с ними мне хватило двух недель и вот, утерев благородный пот, я раскатал их на письменном столе и прижал кнопками, чтобы утром аккуратно свернуть и запихнуть в тубус. Но не смог этого сделать из-за огромного желтого вонючего пятна, занимающего примерно треть площади тестоделителя А2-ХПО-5, вид спереди с двумя вынесенными разрезами.
Честно, я хотел тогда его убить. Взять за лапы и разорвать пополам или откусить наглую серую голову. Он чувствовал и шкерился два дня в тех местах, где я его точно не достану – за газовой плитой и под ванной.
А когда ему исполнилось тринадцать лет, он шмыгнул в приоткрытую входную дверь и помчался вниз со скоростью звука, помноженную на скорость света. И все. Второе имя его было — Гаррик.
Journal information