Папины связи помогли получить диплом о неполном высшем и устроиться в милицию на должность писаря, тихое местечко с нарукавниками, большим отпуском, маленькой зарплатой, но большой пенсией. Володя не перестал мечтать о карьере писателя, чувствуя в себе недюжинный талант, которой нужно только разбудить. Чем-нибудь тяжелым, как говаривал папаша, покручивая в руке самодельную гантель на даче.
Через два месяца после вступления должность на переделкинском кладбище появились вандалы, испоганившие могилу Бориса Пастернака. Белый камень сзади весь был исчиркан синей тушью, коверкавшей его самые знаменитые строки «Любить — ну нах, тяжёлый крест\ И ты ужасна, без извилин\ И прелести твои — букет \Венеры, равной силы»
Графологическая экспертиза не показала ровным счетом ничего, но старенький полковник посоветовал Володе вза вечерним чаем вспомнить московских поэтов подворотен, непризнанных, обиженных, читающих свои вирши на темных прокуренных кухоньках, видно было, что юного писаря дело зацепило. И Володя вспомнил, как тут не вспомнить, Илью Гарца, сокурсника, надутого индюка, захлебывающегося каждые полчаса в собственном жидковатом таланте. Преподаватели не слишком высоко ставили его, но сам Илья считал, что все, что было до него в стихах и песнях, полным дерьмом и частенько баловался постмодернизмом, правя своим пером произведения ушедших.
Домашний телефон в маленькой квартирке переулка проспекта Мира не отвечал, и Володя отправился к Илье сам. На лестничной площадке курила соседка в бигудях, посмотрела гневно на Володю. Интересно, подумал Володя, интересно. Дверь в квартирку была открыта, на кухне трещал приемник, прихожая была в засохшей земле, ссыпавшейся с окаменелых ботинок. Илья возлежал на угловом диванчике, мечтательно вертел в руке пластинку и ни капли не удивился Володиному приходу.
— Где так испачкался?
— В пизде, — добродушно ухмыльнулся в рыжие усы Илья и резко поднялся, — Как работа бумажной ищейки?
— Слушай, тут памятник Пастеру испоганили в Переделкине
— Да, мы уже с неделю ржем, весело же. И правдиво.
— Так где испачкался, говоришь?
—Рифма номер два, — Илья посуровел, — иди-ка, мусорок, пока не спустил тебя с лестницы.
Володя развернулся, вышел во двор, покурил, вернулся и позвонил соседке. Та долго смотрела в глазок, пытаясь прочитать удостоверение, потом сдалась и открыла дверь на цепочке. Володя просунул ногу, затем руку, снял с цепочки, втолкнул процоковшую подбитыми медью тапочками соседку в глубь комнаты, заваленной журналами и книгами в мягкой обложке, и зловещим шепотом объяснил, что Илья замечен в связях с иностранцами. Может и даже — шпион. Если она не пойдет на сотрудничество, то запросто пойдет как укрывательница и пособница. Соседка икнула, рваными движениями рук показала, что она вся во внимании, что ей очень хочется бухнуться на колени, но она не знает, уместно ли это в данной ситуации. Взяв с нее слово, что она сразу позвонит ему, как только Илья соберется куда-нибудь в ночь, оставив рабочий и домашний телефоны, Володя уехал.
Соседка позвонила через три года. Володя не сразу вспомнил, кто это, зачем это, тема с вандализмом быстро утухла, Пастернака Большое Начальство не одобряло и поэтому рвение по этому делу не приветствовалось. Случались еще надписи на могилах Чеснокова, Потоцкого, Паниной, давно забытых певцов за оградой Ваганьковского кладбища, мелькали пенисы и сиськи на марморе других вечных постояльцев, но без особого резонансу.
Володя взял плащ-дождевик, вызвонил себе машину и поехал на проспект Мира. Успел, Илья вылетел как черт из подворотни, сел в красную Победу, покатил на север. Петляя, они оказались на Звенигородском шоссе, Победа выплюнула Илью и умчалась, он же переулками добрел до чугунной ограды, перелез и, подсвечивая фонариком, нырнул в черную листву. Володя, оставив тяжелый плащ, последовал за ним, но, озябнув, промокнув, три часа прошатавшись по Ваганькову, вернулся через главные ворота, поймал такси и уехал домой. Илью не нашел.
На утро — скандал. На лбу Есенина красовались строки «Бледная Тереза\ Под моим окном\ Принакрылась членом\Точно, блять, хуем». Туристы фотографируют, директор кладбища, красный и вспотевший, орет на сторожей и дворников, милиционеры тщетно пытаются создать втроем цепь ограждения.
Володя в тот же день взял Илью, суд определил ему три года колонии-поселения, так бы условно получил, но уже имелось пять приводов за мелкую хулиганку. Володя вышел из здания счастливый, купил себе эскимо, глотал его кусками и настолько осмелел, что назавтра потребовал себе премию.
Прошла зима, первого марта прилетела Яна из Красноярска, мутная любовь всей его жизни, познакомились в институтском стройотряде. Приезжала раз в полгода. После красной площади потащила его на Новодевичье. Володя отпирался как мог, но подумав, что может остаться без первого настоящего секса с живым человеком, сдался. Яночка фанатела от Утёсова, коллекционировала пластинки и хотела сделать памятную фотокарточку на привезенную с собой никудышную, дешевенькую «Смену» на фоне угловатого памятника.
Нашли почти сразу, карта кладбища понятна и школьникам. Володя сделал три кадра с разной диафрагмой, солнышко то появлялось, то пряталось, угадать было сложно. На четвертом снимке, приблизив Яну, решив сделать портретный снимок, заметил, что слева от бровей Леонида Иосифовича идет темный след. Спрятав фотоаппарат в чехол, отодвинув Яну, Володя полезшими на лоб глазами прочел «Шалаву, полную фекалий, в Одессу Костя приводил..».
Journal information