«Стальные браслеты, стальная решетка, стальные глаза женщины в черном, стальные руки мужчин в пятнистом, стальные стены большого автомобиля без окон, стальные колеса поезда, уходящего на восток, стальные в нем постели, стальное небо Мордовии.
Мой путь привел меня в чужую страну, изрезанную горами и реками как лицо Такеши Китано, дикую как обезьяны с горячих источников Сикоку, опасную и притягательную как рыба фугу в руках повара-новичка. Говорят, что попав в Россию, обратно путь либо в Лондон, либо в Мордовию, как ласково называют местные локальный Мордор, край колючих заборов, колючих ледяных игл с неба, колючек под ногами, коликов в животике.
В красном кирпичном здании щупали, хотели отобрать что-то, хоть что-нибудь, но у меня нет вообще ничего, только память, ее отобрать невозможно, можно только немного приглушить, вдавить внутрь. Дали темное тряпье, кепку, обувь. Долгая, длиннее Сахалина, беседа с краснощеким мужчиной в треснувших по оси жизненных координат очках.
Стучат каблуки по решеткам, стучат дубинки по железным дверям, стучат кулаки по столам, стучат ложки по мисками, стучат зубы от страха. Они сперва смотрели на меня, открыв щербатые рты, покрытые странными рисунками руки мяли сигареты. Молчали испуганно, молчали заинтересованно, молчали угрожающе. Ночью синяя рука смахнула с меня одеяло и пахнущий покрытыми тиной бронхами рот шепеляво спросил — А ты, желтый, не петушок ли часом?...»
Запись на этом обрывается рваным краем тонкой бумаги. Бумаги, которой именно сейчас так не хватало Федулу Стригункову.
Journal information