Categories:

Сказка. Похороны чего-то

  

Сто лет не бывал на вокзалах, автомобиль и самолеты перевозят мое бренное тело куда удобнее, уютнее, быстрее. Импонирует их определенная свобода в выборе пути, у поездов же вся судьба — держаться двух металлических полосок, ни шага вправо, и ни шага влево, если они осмеливаются на это, то жди жертв среди тех, кем набито их брюхо.

Но туда, куда я еду сегодня, нет ни дорог, ни воздушных маршрутов, есть только маленький полустанок в пятистах километрах, на этом полустанке синий с желтым домик станционного смотрителя-обходчика, в котором я родился и вырос. Да, именно родился, врачи скорой так и не успели к родам, завязнув в грязи лесной просеки, удивленной странному железному механизму, самодвижущемуся. 

Последний житель этого домика покинул мир вчера, оборвав связующую нить перестука деформированных торможением колес на стыках рельсов и биения сердца. Чуть-чуть перепрыгнул через шестьдесят на три недели, не помню, поздравил ли я его с юбилеем, сейчас буду копаться в памяти и если не вспомню, то буду терзаться совестью.


В купе только один пассажир — я. Так непривычно, те поезда, которые я помню, всегда были густо нафаршированы гомоном, перегаром, халатиками, опухшими лицами, песнями, беспрестанным звоном стаканов о металл, запахом жаренных куриц, детским плачем, особенно громким на ночных остановках, как будто дети боялись именно вот этой внезапной тишины. Взял белье, чаю, достал наготовленных женой пирожков с луком и яйцом, книжку положил на соседнюю койку, не буду читать, не хочется, но вдруг кто-нибудь войдет, может симпатичная одинокая путешественница, пусть поймет, что ей придется провести эти несколько часов в обществе не совсем уж маргинала. А может даже и влюбится ненадолго, влажнея глазами и ртом.

Проснулся от стука в дверь и грубого, с трудом опознаваемого как женского, голоса, напоминающего, что через полчаса мне выходить и что через минуту начнется санитарная зона. Что я должен успеть за эту минуту? Умыться? Я даже глаза не открою и не спущу ноги на пол в удобные домашние тапочки, таскаю их всегда с собой, не могу без них представить себя.

В домике горели огни, мое утро пришлось на местный вечер. Две машины у ворот, так все-таки есть дороги, я сам себя обманул. Постоял во дворе, потерся о косяк входной двери, не вспомнил запахов и вошел без стука, неся сумку перед собой как некий буфер от того несчастья, что сейчас тут обитает. Старший брат, румяный и какой-то счастливый, вырвал сумку, второй подхватил на руки, закружил, стукнув ногой о тумбочку и громко захохотал — «Валерка, Валерка все-таки приехал, родной!» — смачно чмокнул меня в свежую лысину, проклюнувшуюся всего полгода назад, но с активной жизненной позицией. 

Отбившись грозно и шипя, вы, мол, что за праздник устраиваете, отец умер. Махнул рукой в сторону стоящего на табуретках гроба, только гроба не было в центре светлицы, а стоял стол, накрытый шампанским, водкой, бутербродами со шпротами, салатиками и двумя печеными кроликами, отец разводил на мясо и на мех. Сам он сидел во главе стола и осоловело щурился на меня через пыльный свет люстры чешского хрусталя, привезенной старшим из армии. 

«А как же…телеграмма» — оторопело спрашиваю я, — «Приезжай на похороны тчк». Старик мой встал, опершись на край стола — «Спасибо, что приехал, Валера. Когда ты был у меня в последний раз? Пятнадцать лет назад? Шестнадцать? Сам не вспомнишь ведь тоже? Я соскучился по вам, прости старого дуралея за дурацкую шутку». И заплакал.

Тут меня прорвало, прорвало неожиданно и бурно, с криком и размахиванием изнеженных, бледных рук — «Вы что, с ума тут все посходили? Я бросил важнейший проект, взял отпуск за свой счет, деньги, отложенные на зимние шины притащил, вдруг понадобятся, поругался с женой, которая тоже хотела приехать! Я переживал, нервничал, грустил, ворошил мозги и кусал ногти, сердце заболело у меня. А вы тут бухаете, праздник у них, что за праздник-то хоть?». «Юбилей у меня сынок, али тоже забыл? Шестьдесят лет». 

«Иди ты на хер со своим юбилеем» — вскричал я, поднял сумку и хлопнув дверью, пошел к станции. Сел на скамейку в конце перрона так, чтобы не видеть домика и его манящих желтых квадратов окон. Мотыльки и грузные шмели толкались в темноте вокруг незажжённых фонарей и ровной струйкой переваливались за палисадник, жужжа напоследок — «Во вссех сссказзках два брата умных, а младшшший — дурак!». «Верно! Верно!» — орал я им вслед беззвучно. Где-то совсем рядом запахло стыдом.


promo arther_d ocak 29, 2015 06:51 50
Buy for 50 tokens
Между раззявленных колен мелькала угловатая головка с беспорядочно понатыканными пучками жестких волос, двигающихся не только по траектории качания черепа, но и по черепу. Как маленькие бездомные гусеницы. Принцесса изредка приподнимала голову, натыкалась на эту линялую щетку, видневшиеся за ней…

Error

Anonymous comments are disabled in this journal

default userpic

Your IP address will be recorded