Заметив, что я чиркаю карандашом на полях книги, мужик жестом попросил вынуть наушники. Я вытащил. «Интересная?» — спросил он, тыкнув пальцем в желтоватые страницы. «Больше полезная, чем интересная» — ответил я. «Хочешь действительно интересную историю расскажу?» —и, не дожидаясь согласия, плюхается на сиденье рядом.
«Еду я в маршрутке, прямо как сейчас, сижу, не думаю ни о чем, руки сложил на коленях, грею ладони. Уже темно, но зимой рано темнеет. Из-за тонированных стекол не могу разобраться, что проезжаем, соскреб изморозь с окна, смотрю, вглядываюсь. А, вот Менделеева, скоро будет перекресток с Бакалинской, три остановки — и дома. Сел опять, сложил руки. И вдруг понял, что что-то не так. Повернулся к окну — все знакомые вывески и плакаты на домах превратились в какую-то тарабарщину. Не смог понять ни одного слова и испугался, заерзал. Пассажиры стали смотреть на меня подозрительно. Тогда я спросил у женщины впереди который час. Спросил спонтанно, чтобы успокоиться. Она не ответила и молча уставилась мне в глаза. Господи, подумал я, что происходит. Достал кошелек, залез в маленький отсек для мелочи, отсчитал двадцать пять рублей. Оглянулся в поисках таблички со стоимостью проезда. Она висела прямо над водителям и там стояла цифра 4,3 и непонятный значок, показывающий странную валюту. Ну никак это не рубли. Руки предательски задрожали, вспотели. Ешкин кот, да это же мой город, мои улицы, я здесь вырос, учился, влюблялся, куролесил по ночам, получал первую стипендию и зарплату. Это моя страна, самое главное, мое настоящее, газелька же, ее ни с чем не перепутаешь. Все-таки протянул в окошко свое железо, водитель зыркнул краем глаза на монеты и сразу оглянулся на меня, удивленно тараща очки. На панели у него лежал журнал с голой девушкой и кроликом в виде эмблемы. Только написано было не «Плейбой», понимаешь? Вернее, «Плейбой», только незнакомыми символами. О, моя остановка, мне выходить, потом дорасскажу, если свидимся...»
Мужик выпрыгнул, так и не заплатив, по-моему, я опять засунул обратно наушники, взял в руки книгу, но читать не хотелось. «Странный мужик», — думал я, — «чего ко мне подсел и всю эту выдуманную историю поведал. Какая-то шизофрения, помешанная на алкогольной детоксикации». За окном проплыл корпус кардиоцентра с черными чугунными воротами, там еще смешная надпись была про добрую собаку и «входить, пожалуйста». Сменили ее, что ли, сейчас там написано… Черт!
Швырнув деньги водителю, я побежал от светофора к своему дому, желтые окна которого горели привычно и это немного охлаждало сердце, бьющееся о ребра. Вот подъезд, вот лифт, все так же обшарпанный, вот мой этаж, вот нет стекла в подъездном окне, вот моя дверь, я звоню, не могу справится с ключами. Открывает сын с пиццей в руке, ужинает, я вчера ее с работы притащил. Смотрит на мой потеряно-радостный вид, улыбается, от улыбки его холод, принесенный с улицы, уходит, я протягиваю ему рюкзак, он берет его и говорит — «توهان ڪير آهيو ?»
Между раззявленных колен мелькала угловатая головка с беспорядочно понатыканными пучками жестких волос, двигающихся не только по траектории качания черепа, но и по черепу. Как маленькие бездомные гусеницы. Принцесса изредка приподнимала голову, натыкалась на эту линялую щетку, видневшиеся за ней…
