Макароны сделать легче яичницы и ничего не нужно разбивать, дед ненавидел что-нибудь разбивать, потом не нагнуться, не собрать, не склеить, достаточно наразбивал в своей жизни, память услужливо спрятала, но с нерастворимым осадком.
Набрал в эмалированную миску воды, вскипает за семь минут, туда щепоть соли и щепоть макарон, можно сухого укропчику, да где его взять. Никаких альденте, мягонькие должны быть, жевать нечем уже почти. Слить воду, кинуть туда масла кусочек, если есть, если нет, кинуть в миску вилку и медленно передвигая больными ногами дотопать до кресла, где на столике справа лежит его лучший друг, черный, блестящий, со множеством кнопок. А нет, садиться нельзя, нужно пододвинуть к креслу громыхающий тонким металлом картонный ящик.
Дед сел, взял в руку дорогого дружка, нажал на красную кнопку, открывающую ему мир с двумястами каналами, и сразу пролистал до Нешнел географик, любит начинать именно с него, там часто море показывают, дед его не видел никогда и никогда уже не увидит, скорее всего. О да, точно море, какие-то острова с пальмами. Дед потянулся к ящику, краем глаза посматривая, что там выбирает рука. Ага, вот он, с нарисованной волной и надписью «Морской бриз». Сняв защитную крышку, дед делает пару пшиков над головой, вдыхает и расслабив спину, вглядывается в картинку.
Много моря вредно, говорят, может укачать, поэтому следующим каналом будет «Мой сад». Сада никакого у деда нет, вернее, был, но по старости лет продал давно, и, откровенно говоря, совсем не скучает по всем этим тяпкам, парникам, лейкам. Но вот сама атмосфера аукается, отзывается. Достав из ящика «Зеленое яблоко», дед бурчит про себя ведущему, который, по его мнению, рассказывает полную ерунду, и яблони прививают совсем не так, да и зачем яблони на даче, их можно тырить у соседа или попросить, если он дома.
«Морозная свежесть» хорошо оттеняет фильмы про войну, те места, где разведчики в ледяной воде или ползет отряд ночью по заиндевелому полю. И лето если показывают, «Морозная свежесть» на лицах солдат, в их душах, внутри всех по обеим сторонам фронта, дед это помнил и первые лет десять после войны просыпаясь ночью и понимая, что не слышит ни канонады, ни стонов раненных, не призывов вечно пьяного политрука идти убивать или помирать, политруку, на самом деле было все-равно, за Сталина — плакал от счастья.
«Клубника в сливках» стояла нераспечатанная, дед уже стар для таких дел, хотя по молодости был большим ценителем женской красоты и стоптал по соседним деревням ни одни кирзачи. Пока не встретил Дашку и пропал. Совсем пропал, сердцем и головой, завяз как бычок в смоле. Так и до смерти ее, да и сейчас чего уж осталось самому, один черт знает, зачем только купил эту клубнику, смотреть те фильмы вредно, чувств не вызывают, а если и вызовут, вдруг до инфаркта, рисковать не хочется.
Надо в ванну забраться, завтра приедет сын, ежемесячный праздник, отвезет на прогулку и в супермаркет продуктами закупиться или еще чем-нибудь нужным, одежонкой может или лекарствами. Пока сын будет ходить с тележкой, дед на час пропадет в отделе бытовой химии, у тех полок, что с освежителями воздуха, будет высматривать — вдруг привезли что-нибудь новенького и прекрасного. Того, что делает из его маленькой скромной квартирки, которую он не покидает четвертый год кроме этих редких (нет, конечно не редких, никогда он не скажет этого сыну, вдруг он обидится и перестанет приезжать) выездов, маленький и самый настоящий мир, который нельзя потрогать руками, попробовать на вкус, но можно понюхать, мозгу, уставшему мечтать почти девяносто лет, хватает и двух пшиков.
Между раззявленных колен мелькала угловатая головка с беспорядочно понатыканными пучками жестких волос, двигающихся не только по траектории качания черепа, но и по черепу. Как маленькие бездомные гусеницы. Принцесса изредка приподнимала голову, натыкалась на эту линялую щетку, видневшиеся за ней…
