Было бы прикольно, если бы тебя звали Крамар

«Как тебе такое, Iron Mask» — книга-сказание, книга-былина, книга-песнь. Каждая ее строчка — гортанно вырывающийся из тела истории России надсадный крик «бляяяя!», из которого, по сути и должен состоять весь гимн страны под аккомпанемент монотонно ударяющегося по лбу хрена.

Понятно, что Россию трахают сейчас все, кому не лень приспустить штаны, но чтобы даже захудалая Чили, как намекает нам автор? Хотя и это тоже понятно — горячий перчик страны третьего мира опускает нас до мира четвёртого порядка, где нет ничего, кроме мотающегося перед лицом члена, заслоняющего любую перспективу встать с колен даже при условии, что Россия этот член как следует облобызает.

И так у нас со всем, в том числе и с литературой. Смыслами ее управляют извне, вернее, изнутри, изнутри Кремля. По мнению Савельева, за Пелевина пишет Сурков и тут, мне кажется, есть доля правды, как и в том, что за Шекспира писал Бэкон. Чтобы достичь таких глубин проникновения в сознание читателя, мало знать, как складывать буквы в слова, нужно уметь складывать страхи и чаяния в надежды, причем такие, что никогда не воплотятся, и только тогда надежды переплавятся в веру. В слепую веру в слова. Следовательно, теперь читателю можно диктовать условия при помощи слов. Любому читателю, читателю букваря, Пушкина, Конституции. Ин ве бегининг уоз slovo.

Вторая ключевая сцена, а может быть и центральная за всей этой мишурой поиска России себя внутри себя самой, метаний, простертых рук к предкам — секс с мачехой. Конечно же, она — балерина Большого театра, меньшего и быть не могло, это совокупление тонких материй, состоящих из кровавых мозолей. Балерина может пить водку из бутылки, танцевать на броневике, но суть ее в том, что она мачеха. Так всегда было на Руси – тот, кто тещу не ебал, тот и жизни не видал. Чтобы обрести скрепы, настоящие, целокупные, чтобы семейные ценности стали действительно ценностями, что хранят в богато украшенной хохломой шкатулке, обязательно нужно затащить в постель мачеху, тещу, сестренку жены, дочь, тестя, свекра, брата мужа, сына. Сила русского медведя таится в биохимии ближнего круга, в общей микрофлоре, рождающей мидихлорианы. Россия, Российская империя, всегда была плодом кровосмесительной любви с сородичами, будь то братские славяне или не менее братские азиаты. Иногда она встает на дыбы, но достаточно, как на сто восемьдесят седьмой странице, подрочить ей ледяной культорологической ладошкой, и русский медведь сразу остывает, берет в рот лапу и сладенько сосет.

И да, главная беда России — не враги, обложившие ее кольцом, на протяжении тысяч лет пьющие жадно ее соки, пытаясь обратить, как вампиры, в свое радужное бытие. С этими врагами Россия расправляется на раз-два, чего только вспомнить печенегов и половцев. Вот вирусы внутри, микробы, раковые клетки, разъедающие Россию, разлагающие ее, они — гораздо хуже. Кажется, что граждане, народ и есть лимфа России, ее жизненная сила, но это не так. Россия — она сама по себе, она вне человеческого, мирского, грязного, она как теремок, где найдет прибежище и мышка-норушка, и зайчик-попрыгайчик, и лиса-дереза, и волк-кривотолк, и медведь-тащимедь. По своему скудоумию, напитавшись Россией, выжав ее, народ вдруг думает, что где-то может быть лучше. Где? Где трахают друг друга в задницу? Ладно, в России тоже трахают, чиновники или там силовики. Но как трудно понять, что это же свои трахают, русские, возможно, даже по любви. Сокровенное Сорокинское «Гой-да!». А эти, потеряв смысл существования, которого у них отродясь не было, оторвавшись от корней, заражают этой проказой других. И те тоже отрываются и получается, что часть России просто висит в воздухе, мешая ей укрепиться на Земном шаре и стать самой могущественной державой Человека. Так течет бытие испокон веков, включая последние двадцать лет. Особенно последние двадцать лет, эх, если бы не эти пидарасы…

Игорь Савельев рисует страхи и тревоги страны веселенькими фломастерами, но от этого становится только еще страшней. Жутко становится, товарищ автор. Было бы прикольно, если бы тебя звали Крамар (с).